Charlie Parker
Разверни-ка уши, слышишь? Слушай,
Где-то продавали души,
За квадратный метр суши,
За 100 граммов «ножек Буша»
Если б не было причины
Для безвременной кончины,
Я бы начал для почина
С двух бутылок керосина.
Если-б не было пожара,
Я-бы с крыльями Икара
Раскидал-бы карты Таро,
Всем помог-бы, без «базара»
Но сейчас вернется шурин,
Скажет всем, что я накурен,
И что я пропащий «урел»,
Место мне на Байконуре.
Мол, лежит в своих обносках,
С рваным томиком Буковски,
В меланхолии не броской,
Он надеется на Oskar.
А я-бы мог бродить по паркам,
Бросить-бы свою «клошарку»,
Жить у Триумфальной Арки!
Тише, слышишь? Чарли Паркер.
Мне хотелось быть, чуть позже,
Мылом на девичьей коже,
Льдом, водой одно и тоже,
И на Бродского похожим
И девятый день не бреясь,
В атмосфере та же ересь,
На матрасе, ватном, греясь
На пособие надеюсь
И июньским утром жарким,
Плачу я над кофеваркой,
За стеною плач хазарки.
Тише, слышишь? Чарли Паркер.
Ну а может я в ГУЛАГе,
Или здесь японский лагерь?
Ведь кругом чужие флаги,
Горлу не хватает влаги.
Надо-бы перебеситься,
Подковать свои копытца,
Обернуться метром ситца,
И забыться в психбольнице
Или променять свободу
На застенки хим. завода,
Вряд ли хватит кислорода,
Чарли! Все! Давай на коду!
Где кончается Jazz
На девятом кругу, где кончается Jazz
Обернись, улыбнись, заплати еще раз
Это мелкая плата, смешная цена-
Уцелела-бы шляпа, а шляпа цела.
Первый выбился в «дамки» и цепью оков
Понавесил на дверь семь железных замков,
Покатился под горку хрустальным шаром-
Его именем был назван большой гастроном.
Второй был не у дел, но почти всегда трезв.
Как-то запил с утра и в ломбард снес свой крест,
Ювелир пригляделся и упал на диван
А Христос на кресте был до одури пьян.
Третий выбрал тот способ, что Лужина спас-
Понадеялся как-то на заблеванный спас.
Сказал: «Все у нас гладко, только есть одно но!»,
Вытер пот рукавом и вышел в окно.
А четвертым стал тот, кто убил свою мать
Он прошел эшафот ровно в 6:35,
Попросил у судьи коньяка и свечу
И осколком стекла брюхо вскрыл палачу.
Пятым стал человек-тот, что грешником слыл,
Он разграбил за век два десятка могил.
На тридцатом допросе он сам себя сдал
В инквизитора бросив священный опал.
А шестого с седьмым закатали в острог
Это вызвало в массах жутчайший восторг,
На четвертые сутки шестого спас Бог,
А седьмой от испуга ослеп и оглох.
Для восьмого подобран бесславный финал-
Он проигрывал в бридж то, что завоевал.
С переплатой купил то, что проще украсть,
А потом все пропил, позабавившись в сласть.
Я девятым стою, тру монеты в руке.
И за плату свою жду просвирку в фольге.
Девять дней до запоя, девять дней до поста,
Я должно быть достоин седла и хлыста.
Я, наверное, стою трех таких как я сам,
Я один из тех трех кто плевал в небеса.
Но слюна, возвращаясь мне, вышибла глаз
На девятом кругу, где кончается Jazz.
340
Поздно лег, рано встал
Побежал на вокзал,
Не чужой, и не свой
340-й
Мы не брали постель,
Проводник-коростель.
Стоя пили «Агдам»
За присутствие дам.
Черный чад, черный чай,
Жду прихода врача,
Жду лекарственный сбор
Как финальный аккорд.
Я меняю места,
Поминаю Христа
Когда к стенке прижат
Собирателем жатв.
Стон железных колес
В воздух вбил купорос,
Как Раскольников нес
Два мешка чьих-то слез.
От сумы до тюрьмы,
От стены до стены.
В колпаке тишины
Пир во время чумы.
Я покинул вагон,
И шагнув на перрон
Из меня вышел вон
Дух, что мной был пленен.
Обессиленный, злой,
Проклинал я судьбой
Не чужой, и не свой
340-й
Четверть века спустя
Я дошел по путям
На перрон, где был он-
Дух мой, вышедший вон.
По дорогам пыля,
Начинал я с нуля,
Отмеряя шаги
Не себе, но другим.
Я входил в свой вагон
Под прицелом погон,
Рухнул ниц, зарыдал-
Вот начало начал.
Тер нательный свой крест,
И просил у небес
Чтоб скорей вез домой
340-й
ب,
أنا ك فقط
إبنة,ل أيّ
أنت تركتني?ك
يأتي أنا في
الأيادي, لورد
Все Божьи дети могут танцевать
И когда пройдет еще две тыщи лет,
Должно быть скоро.
Не оставив мне даже тени в ответ-
Немым укором.
Вновь во мне занозой засядет мечта,
В душе скитальца,
Чтоб все Божьи дети могли танцевать
Под звуки сальса
И когда в ковчеге последняя тварь
Наденет Prada
Лбом пробьет колокольню оглохший звонарь,
И скурит ладан.
Я тогда от бессилья в кого-то влюблюсь,
Но знаю все же,
Божьи дети, как негры, почувствуют Blues
Под тонкой кожей.
И когда стану я клоуном для толпы
В дешевых барах,
Глядя на меня, затанцуют столбы-
Разбившись в пары.
И тогда будут пить, и отплясывать вальс
В пустых соборах.
Все Божьи дети, что тоже могли танцевать
Под шум, и шорох...
Головой
Он пришел ко мне утром, он залез на стол ногами,
Напоил меня чаем, прочитал Мураками,
Постучал по плечу, уколол двумя рогами
в глаза...
Затянул разговор о безсильи высшей силы,
Рассказал о вещах, что давно его бесили,
И как все чудеса, по планете колесила
гроза
Он пел про весну, глотая жадно воздух,
Пел о вещах, как будто не серьезных,
Ветер гудел, свистели пули по степи
Поделился знаньями о том, как рыба дышит,
Говорил: «Ты кричи, может кто-нибудь услышит,
если станет темно, поползут от страха мыши
на свет»
Говорил: «Собирайся, и со мной полетели,
по пути захватим тех, кто бывал в твоей постели»
А на той стороне все дома опустели,
лег снег
Он нравился мне, он стал почти что братом,
Кто-то слепой без страха бил в набат,
Я верил ему, и был готов отдать весь мир
Он собрал в себе силы, и ударил меня первым,
Наступил паралич, и внезапно сдали нервы,
И я рухнул навзничь, он посыпал мое тело
травой
Он засунул мне в ухо два железных предмета,
У меня перед носом пролетела комета,
И он вынул мой мозг, распрощавшись с моей
головой...
Дуэт для скрипки и альта
Я к обгорело-огненным плечам
Припал, отдав «на чай» врачам
Последнюю таблетку Демидрола
Запил глотком холодной «кока-колы»
И в месте с нею проглотив блесну
Я отшелушенным хвостом блеснул,
И оттолкнувшись плавником от дна,
Ты, в шубке горностаевой. Одна...
Водила хороводы, балы
Прикрыв глаза проржавленным забралом
Компании, напитки, суета,
Спляши «Дуэт для скрипки и альта»
Я, захватив блесну, пошел за ней,
Как в тину втянут, был, на твердом дне,
Блуждая «одомашненной» тропой,
Дорожку крупно окропил крупой
Средь вешних трав, и столь же вешних рос
Я шелком долга, будто мхом оброс.
Мне песня мая может быть родна.
Ты, в шубке горностаевой. Одна
Сучила каблучком о лак паркета,
И думала про клей на дне пакета.
Ну а меня шмонали два мента
Я пел «Дуэт для скрипки и альта»
Летят!
Он летит и не боится, нам на лица приземлиться, нет
И разрушить на мгновенье, миф земного притяженья, этот бред.
Я откину бездну страха, пусть все прахом, мне за ним бы вслед,
Может, я увижу где-то, как она сейчас одета. Или нет...
Он летит, не зная даже, западней давно усажен путь.
Сбросив груз забот балластом, вспенив в небесах атласных ртуть.
Мимо Рима, мимо Крыма. В небесах Иерусалима суть.
Спирт бурлит на днище штофа, так что не страшна Голгофа, в путь.
В небе снайперы засели, знаю, держат на прицеле до конца.
Мне плевать на эту гонку, и на пущенный вдогонку дюйм свинца.
В этом городе убогом, в окружении лживых лиц и фраз,
Кроме страха перед Богом, существует что-то выше нас.
Здесь так низко, низко
Что не видно.
Не понятны силуэты мне,
Тех милых, близких,
Безобидных,
В застекленном окне...
Макар Чудра
Дотяну ли до утра, как Макар Чудра?
Потянула конура, значит мне пора,
Два заряда-БАХ, всему королевству крах,
То ли Винни-Пух, то ли Винни-Прах,
Винни прав, он знает все, сколько было трав и полей
Прямых долей, за сохранность тополей.
Мой разум был огнем, я грущу о нем,
Прикинулись-бы пнем, мы вдвоем с конем,
Тема лишняя, подавился вишней я,
Щелкал мышкою, как чего не вышло-бы,
Шла, чего нашла, унесла себе за порог-
Изюм, творог, не потухший уголек.
Дотяну ли до утра, как Макар Чудра?
Нет в доме топора, плачет детвора.
Караульный зов, знаю, отомщу за сов,
Наберу тазов, сумочек, и поясов,
Вовк, подойди сюда, знаешь, а ведь ты был другим,
Подожди, вернусь, мы еще поговорим.
Где-то тает Крем-брюле, в кухне на столе,
Принц приедет на осле, привезет браслет.
Кручусь винтиком, стану паралитиком,
Буду нытиком, буду кушать «Китикэт»
Я, побегу домой, волосы отрежу и продам,
Куплю «там-там», принесу на праздник вам.
Дотянули до утра, как Макар Чудра?
Вот стучатся доктора, или «мусора»,
Я запру замок, натяну на лоб чулок,
Развяжу пупок, и от страху в уголок лег,
Ты-бы тоже мог, но ты кутил до утра,
Звенит кора, ты и есть Макар Чудра.
ОМОН-Amour
Как говорил великий мастер, проповедующий месть-
«Пока силы есть-друзья здесь, потом хотят тебя съесть»
Невозможно подняться с изгаженной земли
Зато легко можно сесть
И просидеть четыре года за кражу и взлом
Рядом с опущенным уродом, или ссученным козлом
Влом, распечатать страницы, и прочитать пять заповедей
Или мантру ОМ
И только прапорщик Нудистов, от запоя устав,
Зарывается в страницы, и листает устав. Встав,
с геройским чувством долга,
Он гоняется за мухой, как голодный удав
И поймав эту тварь, с обсалютно дикой рожей,
Представляет себя мылом на девичьей коже
Всеже. Он когда-то был моложе
Но сейчас одно и тоже, ничего уже не может
С молочными зубами
С молочными зубами, со звериным оскалом.
Сколько-б не было скал, ты всегда меня спасала.
И каким долгим не был-бы год,
Сколько-б не было блюзовых нот
между нами...
И неопознанных снов со словами,
немыми ролями...
Босыми ногами к разбитому дому,
Сколько-б не было солнц, небеса улыбнутся Содому.
И каким глубоким не был-бы брод,
Все что было, все заживет
как раны...
И крупицы земли как барханы,
все стучат в барабаны...
Под топот копыт уцелевших мустангов,
Сколько-б не было битв, я однажды исполню вам танго.
И пускай не закончится круг,
Я пройду через тысячи рук
с подзарядкой...
Опрокинут сапер на лопатки,
все в порядке.
Человек с хозяйкой
Он въехал в город до скончания века,
По объявленью нашел человека,
Оба уселись на помятую лошадь,
Бок, ей, пришпорив ногами в галошах
Вечер холодный на город ложился,
В такую погоду сам Бог застрелился,
Ветер сквозь щели шинели морозил,
Стремный товарищ копался в навозе,
Это был четверг,
Шел мерзкий дождь
Не где укрыться, откройте вы мне Бога ради,
Он вошел не глядя, она была сзади,
«Я в маскараде, топтался весь день на параде,
Радуйся Надя, я приставлен к награде»
Сильно уставший, он спал до обеда,
В полдень проснулся от вопля «Победа!»
Помылся, побрился, поехал на площадь,
Дома, оставив продрогшую лошадь.
Там у двоих покупал карабины,
Два одеяла, подушки с периной,
Выбрал все сразу, потребовал джаза
Нашел две купюры, и руль от «КАМАЗа»
В пятницу, в обед
Крылья сломал...
Крылья помяты, осталось лишь топать по карте,
Или в плацкарте, как Дин Мориарти.
Боже, дай сил мне добраться, хотя б до Крамарти,
Не в феврале, так пускай будет в марте.
До дома, добравшись лишь утром в субботу,
Взял карабин, и пошел на охоту,
Выстрелив раз, ни секунды не мешкав,
Убил человека с хозяйкой ночлежки
Вышел во двор, и по центру уселся,
Выпив глоточек до, кожи разделся,
Сплюнул, сморкнулся, обмазался глиной
Сунув в свой рот, сразу два карабина.
Шел субботний день,
Лил яркий свет.
Шестая палата
Варщик мимо тут прошел, казалось маленький
Сразу видно, хорошо, принес крапалик мне,
Солнце мигом запалил в цветочек аленький,
Среди лестничных перил кругом проталинки
Здесь кого «перевинтин», кого-то мент винтил
Я закрыт на карантин, остался шаг один
На вокзале в зале «In»,какой-то нелюдим
Скупщик краденых картин, менял на вазелин
Хватит! Я в шестой палате
Здесь одна апатия осталась, мать ее,
Лишь глаголов братия, и прилагательных.
Сидя на кровати, я дождусь карателей-
Коллективизацию, общих знаменателей
Может из-за зарева и неба алого
Это-же «кидалово», неужто мало вам?
Вы же не мешали нам, идти по головам
Впрочем, не судья я вам, за вас я все отдам
|
